Он говорит: «ты обычная девочка с чудовищными амбициями и чувственными рукам. Ты приходишь ко мне в полседьмого, а надо бы никогда. И я до сих пор не могу простить себе ту слабость, что нуждаюсь в тебе день ото дня сильно и так рьяно, выискивая тебя взглядами в этих детских невинных лицах, что наполнены радостью и преобладающим счастьем. Ты ведь несчастлива? Ты забавная малая, неугомонная воздыхательница поэтов-шестидесятников, непоколебимая спорщица. Ты когда-нибудь, где-нибудь совершенно непримечательно ведь погибнешь, милая, дорогая, юная. Ты не добрая и не искренняя, сколько бы я не смотрел – твои глаза все одиноко_одинаково лгут и шепчут, развращая мое сознание. Лет в семнадцать я и не собирался любить маленькую глупую девочку, что нашел в переулках Питера, что обрел этим чертовым городом и изысками здешних дождей. Я бы не приезжал. Я бы не приезжал, если бы только мог знать, что ты спустишься для меня и ко мне со своей высшей ступени, с пьедестала такая не_хрупкая, но ранимая. И безудержно нежная на словах, судорожная и безумная. Вспыльчивая до одури. И как жаль, что тебя нельзя опошлить».

Он говорит много и отчужденно, не смотрит в глаза и уходит, забывая проститься. Я каждый раз впиваюсь ногтями в ладони, чтобы только не закричать ему вдогонку что-нибудь грубое и донельзя предательское. Внутри механизмы лопаются словно воздушные шарики, сиреневые и легкие. Мне всегда в такие моменты безумно страшно, что мы больше не встретимся, не увидимся и прольемся в одиночестве. И все тут.
Я рассказываю ему о вечности и о том, как там, наверное, хорошо. Щурюсь и смотрю всегда в окно, отвернувшись и спрятавшись ото всего. Самое главное – от него. Мы никогда не выбираем тех мест, где можно было бы излить друг другу душу, но все эти залы всегда оказываются до смерти прокуренными, опустошенными и выпитыми. Так картинно и не по-настоящему; ведь я бы с большим удовольствием расстреляла того, кто писал сценарий нашей с ним жизни. Мы оба не курим, но дышим дымом и дискуссируем о возможной шестой жизни из всех восьми. Мы не говорим о сокровенном_тяжком. Мы молчим в потолок и пьем кофе из одной чашки, огромной и полупустой. Мы не говорим о щемящем, не называем имен, не раскрываем истинных фактов, но каждый раз прекрасно понятно, что в большинстве своем мы беседуем только друг о друге. Фальшиво и безнадежно. Я неважно себя чувствую, когда он вдруг обрывает рассказ, чтобы только спросить, когда мне пора домой и что ему нужно в восемь быть на другом конце города, чтобы встретиться с женщиной мечты. Я неважно себя чувствую, но не показываю. Ведь он «как будто» говорит правду и я «как будто» ему верю. Устаю двигать эти шахматы, но партия не заканчивается.
И когда он улетает опять на запад, туда, где его ждут и любят, я не выдерживаю этого высоко напряжения. И всегда ломаюсь. Я бегу. Бегу по зданиям аэропортов, ему навстречу, чтобы он напоследок меня вжал в себя; локтями ему безобидно_больно нанести сотни порезов, чтобы думал – это навсегда. Больше уже не увидимся. Вот такой плешивый конец этой притчи, которая так и не стала сказкой. Он не отпускает так просто, он дышит мной, пока не пересытится приторностью волос моих, плеч и глаз, что давно уже не видит такими бледными и необычайно теплыми. Он боится сказать: пока, а я не говорю ему: хватит. Я кричу ему шепотом прямо в ухо, как буду развлекаться потом_позже; он ведь загнется, если узнает, как я буду скучать. Буду сильно и смело шептать его имя по ночам и разрывать фотографии наугад. Ему будет слишком больно от этих фактов.
Он говорит: «прощай, мое солнце, я так и не смог тебя загадать».
И отпускает.
Отпускает до одури больно, прижав к себе в пятый раз, напоследок. Улетает через час и даже не позвонит, не расскажет, как мог разбиться там, в самолете с пилотом, который вдруг не справился с управлением. Он точно знает, что мы встретимся вновь и, наверное, именно поэтому и так не ждет возвращения. Но возвращается.

Однажды он говорит, что если я выйду замуж, то он все бросит и приедет меня поздравить.
Если я выйду замуж, то он обнимет меня и потом всю жизнь будет жалеть, как я клялась перед алтарем в вечной любви другому. Другому_хорошему_харизматичному.
***
Он однажды сказал, что он мне опостыл, что он ко мне остыл, и мы более не увидимся. Официально и так протяжно. Я сказала спасибо и надела фату.
Вышла замуж – он не обнял.
Вышла замуж. И даже не знаю, жалеет ли он.
Нет, мне не все равно. Просто в жизни бывают перемены.
Даже не верится.
Я смогла любить не его.
Вот же ведь. Перед алтарем я говорила правду. А он думал, что совру.